понятный намек. Поезда с атомными котлами и экскурсии на Луну – сложнее, но тоже можно как-то определить. Но откуда в первой же строке столь полемичное заострение «в это лето ни один...». Можно подумать, что к 1955 году межпланетные перелеты стали такими же легкими, как переезд из Рыбинска в Ярославль.

Если проштудировать библиографии, составленные Борисом Ляпуновым или Владимиром Вельчинским, где разбивка идет по годам, то обнаружится, что произведений о межпланетных перелетах в этот период – считанные единицы:

1949 год: в №4 журнала «Вокруг света» рассказ «Новая планета» Виктора Сапарина о первом пилотируемом облете Луны (переиздано в 1950 году в авторском сборнике «Новая планета»).

1950 год — в №1 журнала «Вокруг света» рассказ Владимира Обручева «Полет по планетам», где полярный летчик делится впечатлениями о полете на Меркурий, Венеру и Марс.

1951 – 1953 годы – ничего.

1954 год – в № 4 и 5 журнала «Пионер» рассказ «Лунный рейс» Георгия Остроумова о первой лунной научной экспедиции.

1954 – в № 12 журнала «Техника- молодежи» рассказ «Марс-1» Александра МОРОЗОВА о том, как космонавт, накануне своего полета на Венеру побывал в лаборатории, где моделируется возможная обстановка на ближайших планетах.

И всё!

Вся остальная советская фантастика в эту пятилетку писала про картофелеуборочный комбайн, тайные лаборатории недобитых фашистов, предупреждение землетрясений, ветросиловую электростанцию на аэростате, усовершенствование шатунной втулки дизельного двигателя, аппарат, превращающий песок в чернозем и прочем приземленном.

Есть еще пара-тройка произведений об орбитальном полете вокруг Земли и столько же — о посещении земли инопланетянами. Но к указанной теме они явно не относятся.

Так кому же противопоставляет себя Владимир Немцов?

Журналисты

В августовском номере журнала «Огонек» за 1952 год опубликован абсолютно нефантастический детский рассказ Ивана Василенко «Миша и Маша». Восьмиклассник Миша говорит младшей сестре Маше:

— Ты понимаешь, в какое время мы живем? Наука и техника развиваются у нас со страшной быстротой: заводы-автоматы, шагающие экскаваторы, управление на расстоянии... да всего не перечесть! Жалко, что ты не читаешь «Технику – молодежи», отстаешь... Понимаешь, не пройдет, наверное, и 15 лет, как с космодрома вылетит первый корабль... Сначала поднимутся на корабле, который станет спутником Земли, вроде Луны. Большущий такой корабль-ракета со своими мастерскими, складами, лабораториями. А уж с этого корабля в космос вылетит корабль поменьше и совсем другой конструкции... Но, думаю, сразу мы на Марс или Венеру не полетим. Первый полет будет к Луне. А уж потом, когда...

В 1-м номере того же «Огонька» за 1953 год Маргарита Алигер в статье «Мечты» цитирует сочинения старшеклассниц одной из московских школ: Елена Явич «уверенно рисует картину первого межпланетного путешествия на Марс, которое «должно состояться в 1959 году» в нашей стране. Ибо «первые люди, которые вступят на марсианскую землю, будут советские люди». Здесь же цитируется сочинение секретаря комсомольской организации школы Валентины Караваевой, которое она когда-то написала о Марсе: «Недалеко то время, когда первый космический корабль оторвется от Земли и полетит в мировое пространство. Он будет называться «СССР-1».

Этот же 1-й номер открывается поздравлением писателя Валентина Катаева с Новым годом, заканчивающимся словами «За солнце нашей жизни! За великого Сталина!», где говорится, что советский человек видит на горизонте «реки, повернутые вспять, и полет межпланетных кораблей».

Честно говоря, мне казалось, что такого рода представления о космическом будущем более свойственны 1960-м. Я и сам писал в 1968-м, будучи в начальной школе, аналогичное письмо в будущее и тоже про Марс. Но, похоже, космический тренд был четко обозначен уже в самом начале 50-х, когда еще и Иосиф Виссарионович здравствовал, и до первого спутника было не близко.

Задолго до 4 октября 1957 года в Советском Союзе были абсолютно уверены в скорых космических достижениях. Знали этапы космической программы, имели представление, как устроен космический корабль, на каком горючем летает и что такое перегрузка с невесомостью.

Парадокс: в то время как «теория ближнего прицела» стояла дамбой на пути космической художественной фантастики, в СССР пышным цветом расцвел научно-фантастический очерк, где инженеры по деталям расписали чуть ли не каждый элемент полета. Журналисты заменили писателей.

«Техника – молодежи» и «Знание – сила» регулярно печатали очерки о полетах на орбиту, на Луну, Марс, Венеру и так далее. Космические корабли в разрезе, орбиты, расчеты. Особенно в этом преуспели Борис Ляпунов и Ари Штернфельд. Как утверждает Антон Первушин, именно Ари Абрамовичу «мы обязаны тем, что в русском языке появились неологизмы «космонавтика» и «космонавты». Его очерки появлялись и в «Огоньке» с «Юностью».

В 1952 году вышли книги Феликса Зигеля «Загадка Марса» и Василия Захарченко «Путешествие в завтра», одна из глав которой посвящена околоземной космической станции. В 1953-м – «Астробиология» Гавриила Тихова, в 1954-м – «Открытие мира» Бориса Ляпунова с описанием многих реалий космических полетов и обширным списком литературы по теме: в их числе «Введение в космонавтику» (1937 год) и «Полет в мировое пространство» (1949 год) Ари Штернфельда, которые явно изучал Георгий МАРТЫНОВ.

В 10-м номере 1954 года в «Знание – сила» появилась целая подборка очерков, интервью и репортажей о полете на Луну якобы состоявшемся в 1974 году (был сделан журнал в журнале: 1974 год в 1954-м) – их хватило на отдельную книгу 1955 года, застолбившую жанр космической псевдодокументалистики ровно за 50 лет до Алексея Федорченко с его премией Венецианского кинофестиваля.

Немецкий исследователь советской фантастики Маттиас Швартц в статье «Чудеса с научным обоснованием», подробно описывает этот проект «полета на Луну», заявив, что космические темы особенно с середины 1950-х вплоть до 1970-х гг. были главным средством закрепления идеологических установок популяризации науки в советской культуре повседневности.

Именно с 1955 года литературная дамба ближнеприцельцев начала стремительно разрушаться. Межпланетные перелеты ворвались в художественную литературу. И первыми стали «220 дней на звездолете». Плюс рассказы в периодике — «Лунные будни» Георгия Гуревича и «Навстречу звездам» Владимира Савченко.

В 1956-м появились книги «Тайна астероида 117-03» Бориса Фрадкина (в региональной газетах напечатан в 1955-м), «За великую трассу» Николая Гомолко (в провинциальной газете на украинском языке опубликован в конце 1954-го), в кишиневском журнале «Октябрь» — повесть «Тайна утренней зари» Александру Громова и Тадеуша Малиновского (на русском языке).

Ну, а «Туманность Андромеды» в 1957 году оставило от дамбы лишь отдельные остовы в лице Владимира Немцова, продолжающего нерушимо стоять на своем:

— Автор считает своим долгом предупредить заранее, что в книге нет ни полетов в дальние галактики, ни выходцев с других планет, ни шпионов и уголовников, как не было этого и в первых книгах (предуведомление «От автора» к роману 1959 года «Последний полустанок»).

Инженеры

Как пишет в статье «МАРТЫНОВ – писатель-фантаст» (ежегодник «О литературе для детей». Выпуск 17-й) Ольга Хузе, бывший редактор Ленинградского отделения издательства «Детская литература»:

— Однажды, в 1953 году, в приемную редакции Ленинградского отделения Детгиза пришел незнакомец — высокий, подтянутый немолодой человек. Незнакомец принес директору издательства рукопись научно-фантастической повести «Мир угасающей жизни». Нет, он вообще не печатался нигде, никому не предлагал свою рукопись. Он — инженер-электрик на заводе. Оставляя рукопись у секретаря редакции, он заполнил авторскую карточку: МАРТЫНОВ, Георгий Сергеевич. 1906 год рождения.

Георгий МАРТЫНОВ с 1931 года работал на Ленинградском заводе резиновых технических изделий.

В сентябре 1941 года ушел в армию добровольцем, имея проблемы со слухом, а вернулся на свой завод в сентябре 1945 года. В октябре 1944-го награжден орденом Красной Звезды, в мае 1945-го — медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

С 1956 года – профессиональный писатель.

Первоначальное название «Мир угасающей жизни» практически невозможно привязать к содержанию «220 дней на звездолете». А это значит, повесть была существенно переработана. Рассказывает она о первом полете на Марс с кратким залетом (без посадки) на Венеру.

Заметно, что писал ее инженер: описаниями реалий полета она напоминает научно-фантастические очерки начала 1950-х. Не зря же в августовском номере журнала «Вокруг света» за 1956 год Юрий Моралевич в статье «Путешествия в космос», обозревая новые книги, посвященные космическим полетам, сообщает об очерковых «Путешествиях в космос» (1955 год) Михаила Васильева, «Открытии мира» (1954 год) Бориса Ляпунова и «Полете на Луну» (1955 год). И среди этих книг – единственная художественная — «220 дней на звездолете».

Аналогичным образом в февральском номере журнала «Вожатый» за 1957 год член бюро секции астронавтики аэроклуба СССР В. Наумов в таком же обзоре новых книг пишет о тех же «Путешествиях в космос», «Открытии мира» и «Полете на Луну» (1955 год), плюс «Путешествие к далёким мирам» (1956) Карла Гильзина. И тоже единственная художественная – Георгий МАРТЫНОВ.

Все эти авторы – и Васильев, и Ляпунов, и Гильзин – инженеры. О полете на Луну они написали так много, что в эту тему МАРТЫНОВ в повести решил вообще не углубляться, лишь кратко упомянув, что такая экспедиция была.

Но и на инженерную старуху бывает поруха.

В главе «Памятник» автор пишет об установке на Марсе обелиска, для которого сначала нужно было забить сваи. Рецензенты не преминули указать на абсурд именно инженерного решения:

— Местами автор оказывается даже не на уровне современной науки и техники. Так, советские межпланетные путешественники пользуются на Марсе для забивки свай электролебедкой и старинным молотом. Почему же они не применяют хотя бы метод электровибрации? (Абрам Палей «Заявка на тему» в «Техника – молодежи» № 8 за 1956 год).

Во втором издании 1960 года в составе «Звездоплавателей» замечание было учтено: «тяжелый молот» он заменил «тяжелым вибратором», но весил тот все те же 300 кг на Земле и 110 кг на Марсе.

Две редакции «220 дней на звездолете»

Начинающий писатель, похоже, внимательно проштудировал рецензию Абрама Палея, фантаста и критика фантастики еще с довоенным стажем. Абрам Рувимович, например, отметил, что некорректно писать о «древних астрономах Земли» давших имена спутникам Марса, так как «древние астрономы не имели понятия об этих крошечных планетках, открытых в 1877 году». В переиздании автор поправил.

Самое большое сокращение в «Звездоплавателях» претерпела глава «Во мраке ночи» об американских соперниках советских исследователей Марса. И тоже под воздействием рецензии Абрама Палея:

— Он пошел по линии наименьшего сопротивления, изобразив обоих американцев дефективными людьми. Выдающийся конструктор Хепгуд — человек, крайне примитивно мыслящий, не интересующийся наукой, авантюрист самого мелкого пошиба. Журналист Бейсон — горький пьяница и дегенерат. Он берет с собой в межпланетный полет 200 литров виски, пьет беспрерывно... Эта история... сильно портит книгу. Без этих надуманных происшествий книга только выиграла бы.

Любопытно, что американский журналист не просто взял такой объем спиртного: он «тайно сговорившись с поставщиком, погрузил на звездолет» вместо одного резервуара с жидким кислородом, резервуар с виски, что поставило экспедицию на грань гибели – оставшегося кислорода на двоих уже не хватало.

О чрезмерной утрированности американской линии пишет и Юрий Моралевич в «Вокруг света»:

— И еще одно замечание: ради явно искусственного закручивания сюжета автор послал на Марс в американском межпланетном корабле только двух человек: карьериста-изобретателя и беспринципного журналиста, пьяницу и бандита... Такие досадные мелочи снижают качество в общем хорошей и интересной книги.

Алкогольную линию Георгий МАРТЫНОВ в переиздании убрал полностью.

Были и идеологические изменения.

В издании 1955 года на трехметровом обелиске из нержавеющей стали, установленном на Марсе с помощью свай и молота, «с четырех сторон блестели сделанные из чистого золота четыре барельефа: Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин».

В издании 1960 года из чистого золота уже были другие барельефы: «Константин Эдуардович Циолковский и трое его последователей – ученые, сыгравшие большую роль в подготовке вступления человечества в космическую эру».

Впрочем, в одном месте – в главе «Старт» цитата из Иосифа Виссарионовича осталась:

— Никто необъятного объять не может, — сказал Пайчадзе. — Я, конечно, шучу. Смогут, Борис Николаевич! Смогут тогда, когда наука и техника будут во много раз могущественнее, чем теперь. Помните слова товарища Сталина? «Нет в мире непознаваемых вещей, а есть только вещи, еще не познанные, которые будут раскрыты и познаны силами науки и практики» (оба издания).

Звездолеты

В 1959 году «Мир приключений» напечатал «Сестру Земли», где спустя восемь лет после событий «220 дней на звездолете» более многочисленный экипаж, включая трех героев предыдущей повести, отправился на Венеру. А в 1957-м МАРТЫНОВ успел написать и издать «Каллисто» о прилетевшем на Землю космическом корабле с Сириуса.

Если в «Каллисто» все еще сильны штампы шпиономании, то и в «Сестре Земли» и в «Наследство фаэтонцев» никакой оголтелой политики нет и в помине (а известная формула «головокружение от успехов» неуказанного авторства из главы «Финиш» всплывает в прессе и поныне). Более того, потерпевший бедствие на Церере (привет «Планете КИМ» Абрама Палея) советский экипаж спасает английский звездолет «Принц Уэльский».

Перед нами классические научно-фантастические приключения а-ля Жюль Верн. Только в космическом пространстве. И первое в послевоенной (а может, не только послевоенной) советской художественной фантастике описание судьбы планеты Фаэтон.

А неуместные, казалось бы, «звездолеты», летающие лишь между планетами, да и название всей трилогии – «Звездоплаватели» перекочевали сюда напрямую из работ Константина Циолковского. Автор в переиздании 1960 года даже еще более подчеркнул его значимость не только барельефом на марсианском обелиске, но и указанием в самом начале «Сестры Земли» о наличии у директора Космического института Сергея Камова «четырех золотых медалей имени Циолковского», коих в варианте «Мира приключений» не было.

Начиная с «Каллисто» книги Георгия МАРТЫНОВА иллюстрировал Лев Рубинштейн, рисунки которого очень точно совпали по тону, по духу, по дыханию с произведениями писателя.

Для «Звездоплавателей», кстати, Лев Яковлевич нарисовал другие рисунки на те же самые эпизоды, что и в «Мире приключений». Надо полагать, не договорились с правами.

Потолок

В 1961 году Евгений Брандис и Владимир Дмитревский в статье «Орбита большой мечты» («Октябрь» № 11), выступая в защиту ряда фантастов от обвинений в халтуре В. Кардина (статья «Преодолев земное притяжение», «Октябрь» № 3, 1961 год), заявили:

— Г. МАРТЫНОВ, выпустивший с 1954 года шесть романов, написанных специально для детей и завоевавших у юных читателей популярность, обладает смелым воображением, умением строить динамичный сюжет. Каждая его книга, особенно «Каллисто» и «Каллистяне», проникнута светлой верой в доброту и могущество разума и поставлена на службу задачам коммунистического воспитания подрастающего поколения. У Г. МАРТЫНОВА, как у всякого писателя, есть свой творческий потолок. Но это не дает право критику, отталкиваясь от единственной книги, утверждать, что Г. Мартынов «владеет лишь самыми начатками художественного мастерства».

(Кардин оценивал как раз «Сестру Земли»).

На мой взгляд, с такими друзьями и врагов не надо.

А вот очень доброжелательно относящаяся к писателю Ольга Хузе:

— Собственно, романы Г. МАРТЫНОВА — публицистика в форме научной фантастики в духе благородной традиции «Города Солнца» Фомы Кампанеллы и «Острова Утопии» Томаса Мора.

И это говорит, бывший редактор Ленинградского отделения издательства «Детская литература», редактировавшая "художественные" романы «Каллисто» и «Каллистяне».

В положительной рецензии о «Звездоплавателях» А. Чуркина «Трилогия о близком будущем» все же отмечено:

— Герои похожи друг на друга как близнецы: до такой степени они обезличены, что напоминают друг друга не только чертами характера, но и внешне. Запоминается образ Второва, но это, скорее, в силу тех необычных обстоятельств, которые ставят его в центр внимания в последней книге трилогии, нежели в силу каких-то особенностей его характера.

Нельзя сказать, что Георгий МАРТЫНОВ не пытался выстроить психологию. Проблема в том, что он ее выстраивал искусственно — как инженер. Вот он, например, описывает как психологически сломался руководитель экспедиции Белопольский, когда Мельникова, к которому он относился как к сыну, вместе со Второвым унесло с Венеры на фаэтонском звездолете:

— Зайцев не узнал своего командира. Перед ним был дряхлый старик. Не верилось, что это тот самый человек, которого он видел всего полчаса назад. Белопольский повернул голову и посмотрел на инженера. Слезы бежали по его щекам, но он даже не пытался скрыть их.

Или страх упомянутого выше Второва на неуправляемом чужом космическом корабле, когда воздуха осталось на шесть часов. Ни благожелательный Чуркин этой эмоции не почувствовал, ни другие окололитературные критики, писавшие хорошие отзывы о писателе, – а обзоров было немало. Как было сказано в другое время и по другому поводу: «все можно придумать кроме психологии».

Еще одна странная деталь, характерная для «Звездоплавателей»: регулярные мысли персонажей о самоубийстве. В первой повести покончить с собой собирается пресловутый американский журналист, прибывший на Марс, и остановил его только увиденный советский вездеход. Во второй повести самолет Мельникова и Второва (еще до фаэтонского звездолета) потерпел катастрофу. Воздуха у них осталось на пятнадцать-шестнадцать часов, а помощь, казалось, уже не подоспеет, и каждый из них принял решение застрелиться самому, дабы товарищу таким образом досталось больше воздуха. Но заработал радиопередатчик. И, наконец, в третьей повести – опять катастрофа, но уже на Церере с фаэтонским кораблем и опять встал вопрос о недостатке кислорода: и тут случилась истерика у польского биолога Коржевского:

— Самое время вспомнить о пистолетах, отозвался Коржевский.

Константин Евгеньевич вздрогнул.

— Дайте его сюда, — приказал он.

— Нет, — Коржевский усмехнулся кривой улыбкой. – Не дам! Вы не лишите меня права избавиться от мучений.

Не припомню в таком количестве аналогичных ситуаций ни в каком другом произведении советской фантастики.

Позиция

В апрельском номере журнала «Нева» за 1962 год были опубликованы итоги круглого стола писателей-фантастов «Человек нашей мечты», где Георгий МАРТЫНОВ как раз высказался о персонажах в книгах научной фантастики:

— У Ефремова герои предельно отдалены от нашего времени и от психологии нашего читателя. И читатель их не понимает. Особенно это относится к юным читателям. Они просто не в состоянии разобраться в том, о чем пишет Ефремов...

Изображать героев будущего так, как это делают Стругацкие, тоже нельзя. Распоряжаясь мощной техникой, эти герои обладают очень отсталым и бедным внутренним миром. Нужна золотая середина. И прежде всего, нужно, чтобы герои будущего были нам понятны. Вот в книге Казанцева "Полярная мечта" дело обстоит именно так. Герои Казанцева — близкие нам люди.

экономистов и социологов. Но, отвергая объективные законы человеческого развития, отвергая исторический прогресс, идеологи старого мира бессильны предвидеть будущее. Только единственно верное марксистко-ленинское учение, доказавшее на деле свою жизнеспособность и непреоборимую силу, указывает человечеству дорогу в грядущее.

С огромной уверенностью в будущее прозвучали слова товарища Н. С. Хрущева на декабрьском (1963 год) Пленуме ЦК КПСС: «Без фантазии, основанной на реальном фундаменте, нельзя жить. Не надо быть слепым кротом. Необходимо предвидеть будущее, размышлять, намечать дальнейшие пути».

Облекать в художественные образы представления о будущем, просветлять его черты, скрытые завесой времени, — такова роль научно-фантастической литературы, которая занимает ныне заметное место в идеологической борьбе двух миров.

                                                                                                    ***

На Западе и особенно в США научной фантастике придается значение как одному из средств идеологической обработки широких масс. Достаточно сказать, что только в США активно подвизается на этом участке литературы около ста писателей, из которых не менее двадцати объявляются критикой крупнейшими фантастами современности. Ежегодно выходит сто – сто двадцать новых научно-фантастических книг, не считая многочисленных антологий и сборников.

В США сейчас издается несколько специальных журналов, выходящих большим тиражом («Galaxy», «Amazing Stories», «Fantastic Universe», «Astounding Science Fiction», недавно изменивший название на «Analog», «Fantasy and Science Fiction» и другие). Кстати, последний из упомянутых журналов имеет параллельные издания в Англии, Франции, Италии, Японии и скандинавских странах. Разработана целая система присуждения премий за лучшие научно-фантастические произведения года. Самая почетная установлена в честь Гуго Гернсбека, который считается одним из основоположников англо-американской научной фантастики. Если даже отвлечься от шумихи и крикливой рекламы – обязательных спутников литературного бизнеса – то все же нельзя не обратить внимания на большую популярность научной фантастики.

Пользуясь этим, издатели-монополисты массовыми тиражами выбрасывают на книжный рынок «полуфабрикаты» и просто «эрзацы», рассчитанные на дешевые вкусы обывателей. В мутном потоке такой беллетристики находятся и многочисленные комиксы с изображением в картинках и описанием «подвигов» суперменов, и приключенческие романы «ковбойского типа», и стандартные детективные истории, и книги, которые называются просто «фантазиями». В этих последних раскрываются тайны «потустороннего мира», вводятся в действие сатанинские силы, призрачные властители звездных систем и галактик и прочий мистический вздор. Авторами таких «произведений» нередко являются магистры астрологии, доктора оккультных наук и преуспевающие спириты. Но сейчас нас интересуют буржуазные писатели, признанные ведущими представителями современной англо-американской фантастики, и книги, в которых наиболее отчетливо выражены их представления о будущем.

Первое, что бросается в глаза, — социальные пророчества английских и американских фантастов исходят не из идеи прогрессивного развития общества (на основе чего создавались все классические утопии), а из идеи регресса, угасания, вырождения, возвращения вспять, грядущей гибели человечества. Слово «утопия» к современной западной фантастике применимо только с частицей «анти», и недаром буржуазные критики и писатели сами употребляют термин «антиутопия», когда речь заходит о социальной фантастике. Например, американский теолог Уолш Чед, преподающий богословие в кембриджской епископальной школе (штат Массачусетс), в книге с весьма выразительным названием «От утопии к кошмару» (Лондон, 1963) вынужден констатировать непреложный факт: утопический роман в западной литературе прекратил свое существование в XX веке; на смену ему пришел роман антиутопический, рисующий будущее в самом мрачном свете. «Антиутопия» — одно из красноречивых выражений идейного кризиса и духовного обнищания буржуазии. А между тем Уолш Чед наивно объясняет гибель утопии угрозой атомной войны и возникновением «тоталитарных режимов», провозглашая при этом «антиутопию» идейным оружием «западной демократии».

Подобные романы как раз и пишутся для того, чтобы сеять у людей уныние и неверие в светлое будущее человечества. В нашей печати давно уже получила подобающую оценку «антиутопия» реакционного писателя Олдоса Хаксли «Великолепный новый мир» — откровенный пасквиль на идеал коммунистического общества. И в предсмертной книге «Остров» (1962) Хаксли проявляет себя как воинствующий антигуманист.

Вымышленный остров Пала, жители которого, по представлениям автора, достигли высшего общественного прогресса и благополучия, становится жертвой агрессии и возвращается в орбиту капиталистического мира со всеми его противоречиями. «Мы все грешники на одном космическом корабле,- говорит один из героев романа,- и корабль этот постепенно погружается… Отдельные крысы пробуют бежать с него, но им не удастся уйти далеко. История да и другие крысы всегда позаботятся, чтобы они потонули со всеми остальными. Вот почему у Палы нет ни малейшей надежды».

«Нет ни малейшей надежды…» Этот мотив доминирует почти во всех произведениях буржуазной западной научной фантастики — и когда человек сталкивается со стихийными силами природы и с общественной неустроенностью и когда он вовлекается в водоворот политических страстей и пытается осознать свое назначение в непонятном, пугающем его мире…

Беспомощность человека перед беспощадными силами мироздания, неумолимыми и неотвратимыми, — так можно охарактеризовать одну из самых распространенных тем, которым посвящены десятки романов, рассказов, повестей.

В 1961 году в Лондоне и одновременно в Нью-Йорке вышел роман Брэйна Элдиса «Долгие сумерки Земли». Писатель использует сомнительную астрономическую гипотезу о предстоящем разогревании Солнца. Яростно пылающее светило постепенно уничтожает все живое на Земле. Низкорослые зеленокожие существа с дикарскими обрядами — все, что осталось от человечества, — прячутся в дуплах деревьев. Нет ни городов, ни селений. Память о прошлом утеряна. Единственные орудия труда — палка и камень.

Не сулит людям ничего хорошего и роман молодого английского писателя Баларда «Потонувший мир» (Лондон, 1963). Эксплуатируя ту же астрономическую гипотезу, автор возвращает Землю к триасовой эпохе. Растопленные солнцем ледяные шапки полюсов поднимают уровень мирового океана. Значительная часть суши находится под водой, а уцелевшая заросла миазматическими джунглями. Цивилизация постепенно угасает, хотя люди еще пытаются, — правда, без большого успеха — бороться за существование. Сюжет романа связан с историей одной археологической экспедиции, пытающейся на месте потонувшего Лондона найти какие-нибудь материальные ценности.

Ничего нового эти писатели не выдумали! Еще накануне первой мировой войны и в годы войны на Западе появлялись фантастические романы о грядущей гибели нашей планеты. Один из них, «Гибель Земли», был написан, между прочим, известным французским беллетристом Рони-старшим. Писатель положил в основу романа прямо противоположную гипотезу — постепенное охлаждение солнца, которое приводит людей к таким же бедствиям.

Если в этих романах человечество погибает по не зависящим от него причинам, то в целой серии других, порожденных военным психозом и термоядерной истерией, цивилизация уничтожается в результате опустошительных тотальных войн.

Пол Андерсон в рассказе «Прогресс» (1961) изображает жизнь на Земле через несколько столетий после атомной мировой войны, которая каким-то чудом не коснулась коренных жителей Новой Зеландии — маорийцев. Став лидирующей нацией, они способствуют искусственному разъединению народов, раздроблению государств и препятствуют развитию тяжелой промышленности даже там, где оно возможно. Когда в Индии под руководством браминов, опять занявших ведущее положение, заново открывается атомная энергия, группа маорийцев тайно разрушает построенный там термоядерный реактор. «Слава богу! Мы имели уже однажды высокую технику и знаем, к чему это приводит!» С точки зрения маорийцев, а может быть, и самого автора, человечеству для благополучия и счастья вполне достаточно парусных судов, ветряных мельниц и приливных электростанций, сохранившихся от прошлого.

А вот Самюэль Делани, автор романа «Драгоценности Эптора» (Нью-Йорк, 1962), заглянув на полторы тысячи лет вперед, нашел на нашей бедной Земле людей, переродившихся вследствие многочисленных мутаций, и странных чудовищных животных, возникших в результате радиоактивных излучений. Само собой разумеется, что от цивилизации почти ничего не осталось. Вместо науки — идолопоклонство и магия. Разрозненные мелкие государства ведут между собой бесконечные бессмысленные войны.

Эти мрачные пророчества прямо перекликаются с пессимистическими взглядами многих буржуазных ученых и публицистов, не верящих в способность народов предотвратить угрозу всеобщего самоубийства. «Человечество уподобилось пороховнице, в которой свободно дерутся дети с карманами, полными спичек»,- пишет французский буржуазный политический деятель Рене Жилуэн в книге с пугающим названием «Современный человек — свой собственный палач». Считая, что наука и техника на их нынешнем уровне выросли в грозную мистическую силу, несущую людям неминуемую гибель, Жилуэн пророчествует: «День и час катастрофы — неизвестны. Нельзя предвидеть случай, который ее вызовет. Но то, что она должна произойти и, притом, скоро, — очень очевидно».

В очень трудном положении оказываются буржуазные фантасты, пытающиеся в рамках «антиутопии» выдвинуть программу спасения той части человечества, которая, может быть, уцелеет после водородных бомб. Конечно, самый простой способ — черпать социальные идеи из старого опыта человечества. Таковы патриархально-пастушеская идиллия, военно-феодальные клановые отношения или, на худой конец, возвращение к «доброму» капитализму «викторианской эпохи». Кстати, каждый из этих вариантов реставрации прошлого имеет своих теоретиков. Так, например, католический социолог Ж. Бардэ, автор нашумевшей книги «Завтра — 2000-й год!», видит панацею от всех бед в создании феодально-теократического государства: «Единственная среда, где человек может избежать поглощения машинами, вновь обрести ритм космоса и бога,- это деревня».

Уже упоминавшийся Пол Андерсон в новой повести «Не будет перемирия с королями» (1963), перекликаясь с модной теорией «децентрализованного общества», продолжает развивать свою излюбленную идею о возвращении к земле и полунатуральному хозяйству на мелкофермерской основе. Действие отнесено примерно на полвека вперед, когда после очередной войны Америка раздробилась на мелкие государства. Наука и техника еще сохраняются, но на очень примитивной основе. Есть машины, но нет бензина, есть радио, но нет источников энергии. Попытка консолидации слабо объединенных территорий под руководством пришельцев из другого мира пресекается консерваторами, на стороне которых все симпатии автора. Пришельцы уничтожены, все остается, как было.

А вот напечатанный в 1962-1963 годах на страницах журнала «Аналог» роман «Викинги пространства» популярного американского фантаста Бима Пайпера. Чего только тут нет! Колонизация звездных систем, пиратские набеги на планеты, приключения в космосе героя-супермена, носящего звучное имя «барон Траск оф Траскон», борьба с демагогом, установившим фашистскую диктатуру на планете Мардук, преследование по галактическим трассам похитителя невесты героя и так далее и тому подобное.

Но за всем этим калейдоскопом ошеломительных событий неизменным остается одно — война всех против всех. Этот роман, написанный опытной рукой и рассчитанный на самого широкого потребителя, в данном случае интересует нас лишь постольку, поскольку автор выражает в них свои политические воззрения. Буржуазная демократия, по мнению Пайпера, окончательно дискредитировала себя. Она порождает фашистскую диктатуру. Каков же выход? И тут фантазия Пайпера обращается к далекому прошлому. Во всей Вселенной, по автору, торжествует военно-феодальный строй раннего средневековья с иерархической лестницей от выборного короля межпланетных викингов до рядового дружинника-пирата.

Феодальный строй, но уже в галактических масштабах, утверждается и Ван Фогтом в романе «Мудрец из Линна» (1962).

Фантастика в подобных произведениях (им несть числа!) устремлена не вперед, а назад, не к будущему, а к прошлому. И в этом есть своя закономерность: буржуазные писатели вслед за философами и социологами проповедуют релятивизм, бессилие разума перед таинственной и непостижимой Вселенной, иллюзорность социального прогресса. История понимается ими как вечный круговорот событий: что было, то будет вновь. К такому «открытию» буржуазные историки пришли еще в XIX веке. Подобная «концепция» продолжает существовать и поныне. Английский профессор А. Тойнби провозгласил «великий серийный порядок» со стадиями кризиса и распада; небезызвестный Питирим Сорокин, подвизающийся в США, — повторяемость социальных процессов в разные исторические периоды; другой американский социолог, К. Райт, утверждает, что история, проходя различные циклы, возвращается к исходному пункту. Почти по Экклезиасту: «Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои».

Таким образом, исторический фатализм становится как бы защитной реакцией идеологов старого мира и сводится в конечном счете к проповеди бесцельности борьбы народов за социальный прогресс, за свое лучшее будущее.

Самая характерная черта англо-американской буржуазной фантастики нашего времени — проецирование на будущее отношений сегодняшнего дня, общественных проблем, событий и конфликтов, свойственных современному капитализму. Так, писатели переносят противоречия империализма в воображаемые миры, в космос, где царят те же отношения господства и подчинения, колониальная политика, волчьи законы грабежа и наживы.

«Основные проблемы общественного уклада, вроде проблемы собственности на средства производства, — замечает известный польский писатель-фантаст Станислав Лем, — являются как бы неприкосновенными для всей американской фантастики и стоят вне рамок дискуссии. Поэтому даже острая критика монополистических финансовых трестов, содержащаяся подчас в книгах американских фантастов, не сопровождается какими-либо выводами. Законы общества, в котором они живут, представляются американским писателям столь же неизменными, как законы природы. Хаотические сцены схваток в сфере «свободной» капиталистической конкуренции или изображение обществ, управляемых с помощью электронных мозгов, — вот единственная альтернатива американской фантастики».

Эти темы и идеи переносятся даже в ... космос. На нашей планете в разных странах появляются какие-то таинственные люди, обладающие неограниченными средствами. Они скупают земли, дома, предприятия, драгоценности — одним словом, все, что имеет какую-нибудь ценность. Оказывается, это пришельцы из космоса! Изучив методы концентрации капитала финансовыми монополиями, они маскируются под людей, чтобы захватить без кровопролития жизненное пространство и колонизовать нашу планету… Таков сюжет романа Клифорда Саймака «Они ходили, как люди» (Нью-Йорк, 1962).

Итак, капиталистическая формация остается фундаментом для всех социологических построений как в буржуазной науке, так и в буржуазной литературе. Однако современный капитализм настолько себя дискредитировал, что даже, по мнению его адептов, нуждается в некоторой трансформации.

Одна из самых распространенная теория периода общего кризиса капитализма — создание технократического государства. Джеймс Бернхэм, автор нашумевшей книги «Революция управляющих» (1940), считает, что руководящая роль в обществе должна принадлежать (и уже отчасти принадлежит) высококвалифицированным организаторам производства: директорам предприятий, администраторам, главным инженерам, которые должны сосредоточить в своих руках и верховную власть в государстве. Идеи технократии в истолковании Бернхэма и его последователей выражают идеологию современного монополистического капитализма и направлены против социалистической революции.

С теорией технократии смыкается и отчасти даже вытекает из нее не менее реакционная теория «элиты». Суть ее сводится к резкому противопоставлению «пассивной массы» и высокоодаренных индивидов, которые в силу интеллектуального превосходства призваны управлять и господствовать. Есть только некоторые нюансы в толковании понятия «элиты». Одни видят в ней закономерный продукт развития техники, другие (американский социолог Эмиль Ледерер) относят к элите людей, наделенных «харизмой» (божественной благодатью), третьи объясняют ее происхождение биопсихологическими фактами: «гены выдающихся личностей» (английский биолог Дарлингтон), «экстраординарная физическая и нервная энергия» (Шумпетер) и т. д. Хотят или не хотят этого приверженцы подобных взглядов, но и теория технократии и теория элиты объективно утверждают и пропагандируют в завуалированной, а иногда и в совершенно недвусмысленной форме диктатуру монополистического капитала.

В научной фантастике с ее социологическими «прогнозами» и взглядами на будущее науки и техники, эти идеи, естественно, находят свое отражение.

В Англии и США широко популярен и часто переиздается роман Мак Интоша «Придуманный мир». Автор рисует картину идеального, по его мнению, общества будущего. Всеобщее благополучие обеспечивается кастовой системой. Каждый человек, достигший определенного возраста, подвергается испытаниям на знания и способности. Не желающие держать испытаний остаются вне интеллектуального ранга. Они носят черные значки и выполняют самую примитивную работу. Над ними распределяются по восходящим ступеням Серые, Коричневые, Пурпурные, Красные, Оранжевые, Желтые и Белые. Каждая категория и подразделения внутри нее определяют не только интеллектуальные способности и возможности, но и соответствующие привилегии. Самая высшая категория — носители Белой Звезды. Таких всего несколько десятков. Пришельцы с другой планеты, задумавшие завоевать Землю, настолько восхищены этим совершенным общественным устройством, что отказываются от своих агрессивных замыслов и становятся единомышленниками землян.

К чему на деле может привести режим технократии, видно из повести Мак Рейнольдса «Спикизи»*, опубликованной в январе прошлого года в журнале «Fantasy and Science Fiction», Действие происходит в Америке в XXI веке. Капиталистическое общество реорганизовано на функциональной основе. Юристы стоят во главе государственного аппарата, инженеры управляют производством, врачи ведают здравоохранением и т. д. Назначение на вакантные должности производится вышестоящим начальником. В конце концов это приводит к тому, что все должности в иерархической системе управления фактически становятся наследственными, так как отцы назначают на лучшие посты своих сыновей. Все стабилизировалось, людям не к чему стремиться, исчезают стимулы для дальнейшего развития. На страже этой системы находятся не только государственные институты насилия, но и религия, нечто вроде буддизма, проповедующая покорность судьбе. Самое высокое звание «Герой-технат» — не присуждалось уже больше тридцати лет, ибо нет людей, которые стремились бы чем-то отличиться перед обществом. И когда группа инакомыслящих пытается провести некоторые реформы, чтобы спасти государство от застоя, заместитель начальника полиции, воспользовавшись создавшимся замешательством, уничтожает реформаторов вместе с министрами и… устанавливает диктатуру «сильной личности».

Наши читатели знают современную научную фантастику Запада по сборнику американских новелл, выпущенному Издательством иностранной литературы, и по отдельным рассказам, появляющимся время от времени в периодической печати. Если судить по этим переводам, то можно вынести ошибочное представление, будто буржуазная научная фантастика наших дней в общем аполитична и довольно безобидна. Более того, некоторые рассказы увлекают умело построенным сюжетом, интересной выдумкой и остроумными допущениями. Хотя наука и техника сами по себе меньше всего занимают воображение западных фантастов. Высокий технически потенциал и крупные научные достижения скорее лишь подразумеваются и служат как бы трамплином для переброски героев в необыкновенную обстановку.

Наибольшей известностью пользуется у нас творчество Рэя Бредбери, талантливого американского писателя, доводящего до сатирического гротеска теневые стороны современного капиталистического мира. Гуманистическая направленность произведений Бредбери не вызывает сомнений. Но главное зло он видит не в социальном устройстве буржуазного общества, а в бурном развитии науки и техники. Подавляющих человеческую личность. Свою тревогу за судьбы человечества и многовековую культуру он выражает в мрачных фантастических образах, доходящих иной раз до кошмарных галлюцинаций.

Но есть и такие американские фантасты, которые не гнушаются откровенной антисоветской пропаганды, отдают свои перья на службу самой черной реакции. Чтобы нашим читателям было ясно, как изготовляется подобная стряпня, приведем типичную схему типичного антисоветского романа. Автор его Филипп Уайли в начале сороковых годов позволил себе даже острую критику «американского образа жизни» в книге «Поколения змей», создавшей ему репутацию «левого» писателя. Но в своем новом романе «Триумф» (1963) Уайли сделал поворот на сто восемьдесят градусов.

Это действительно триумф человеконенавистнической клеветы! Здесь в несчетный раз изображается гибель жизни на Земле: русские лидеры обрушили на Северное полушарие запас термоядерных бомб, предварительно укрыв в подземных убежищах Сибири нужных им людей.

Эта операция преследовала две задачи: во-первых, раз и навсегда покончить с «холодной войной», и, во-вторых, запугать народы Южного полушария и навязать им коммунизм. Но пресловутый «ответный удар» с американских атомных подводных лодок уничтожил… население Советского Союза. И в итоге этой молниеносной тотальной войны уцелело лишь несколько человек в Северной Америке, вынужденных скрываться в атомных убежищах от смертельной радиации.

Конечно, антикоммунистическая пропаганда в такой грубой форме рассчитана на политическую слепоту обывателей. Для читателя с более развитым интеллектом создаются произведения, претендующие якобы на объективность и глубокомыслие. Таков, например, фантастический роман французского писателя Сержа Кансера «Волки в городе» (Париж, 1962).

Перенеся действие в XXI век, автор постулирует торжество коммунизма на всех материках земного шара. Материальные потребности полностью удовлетворяются, социальные противоречия давно забыты, наука и техника достигли высочайшего уровня. И тем не менее люди несчастливы. Почему? Прежде всего «осталась старая рана: душевный разлад индивидуума, постоянно страдающего от столкновения личных желаний с общественной сущностью». Это старая песня! Противники коммунизма еще в прошлом веке утверждали, что гармония между личным и общественным недостижима, что учение Маркса и Энгельса будто бы направлено на подавление индивидуальной свободы, а потому противоестественно.

По мнению С. Кансера, отсутствие социальных противоречий, свойственных капитализму, лишает изображенное им общество стимула для дальнейшего развития: «История революций кончилась с рождением человека-робота. Назревает смерть человечества, не понявшего, что его существование поставлено под вопрос уже не угрозой термоядерной катастрофы, а мелкими каждодневными привычками». Это и приводит в конце концов к бунту молодого поколения. Скука и бездеятельность порождают разврат, бессмысленные преступления, ненависть к родителям. «Перевешаем всех отцов!» — вопит сын главного героя романа Люк. Молодые люди в этом романе бунтуют не против смерти, а против жизни, ибо они лишены идеи, ради которой стоит жить. «Антиутопия» С. Кансера не менее характерна для современной западной литературы, нежели клеветнические романы типа произведений Уайли.

В буржуазной научной фантастике, так же как в философии и социологии, все сводится в конечном счете к сознательному или бессознательному стремлению увековечить существующий строй и привилегии господствующих классов. Вот почему завтрашний день человечества в изображении этой литературы полон потрясений и катастроф, бессмысленных, ничего не меняющих в социальной структуре или — еще хуже — отбрасывающих человечество назад, к первобытной диктатуре дубины и ножа. На защиту старого мира поднимаются свирепые «ангелы смерти» в обличии всемогущих ученых, политиков, начальников секретных служб, владеющих неслыханными истребительными средствами и широчайшей возможностью карать непокорных везде и всюду: от тесных городов нашей планеты до отдаленных галактик.

                                                                                             ***

Известный биохимик и одновременно один из самых серьезных американских писателей-фантастов, Исаак Азимов, снабдил своим предисловием сборник советских научно-фантастических рассказов, изданный в Нью-Йорке в 1962 году**.

Ему бросилось в глаза, что советские писатели в своих построениях исходят из предпосылки: «если коммунистическое общество будет существовать, то благородство и доброта человека будут свободно развиваться и люди — жить в любви и согласии». В качестве иллюстрации Азимов приводит три совершенно разных по содержанию рассказа из сборника: «Сердце змеи» И. Ефремова, «Шесть спичек» А. Стругацкого и Б. Стругацкого и «Суд над танталусом» В. Сапарина. Азимова удивляет, что Ефремов, изображая в своем рассказе встречу в космосе двух звездолетов — с Земли и с какой-то далекой неизвестной планеты, — приходит к выводу, что такая встреча закончилась не враждебным столкновением, а первым контактом, основанным на взаимопонимании, дружбе и согласии. Азимову, видимо, кажется более естественным допущение, сделанное американским фантастом Мюрреем Лейнстером в рассказе «Первый контакт». Аналогичная встреча двух звездолетов приводит там к конфликту, и развязка соответствует обычной «психологии хитрой бизнесменской практики»: происходит вероломный захват чужого звездолета. Но ведь «Сердце змеи» Ефремова как раз и задумано как полемическое противопоставление «Первому контакту» Лейнстера и другим подобным произведениям!

А дальше следует такое рассуждение. «Я думаю,- пишет Азимов, — что если стать на точку зрения достаточно скептическую, то можно предположить, что эти рассказы были написаны специально для американских читателей и написаны с целью смутить нас и ослабить нашу волю, что советский человек вообще не увидит этих рассказов, ибо он питается идеями всеобщей ненависти». Правда, после этого чудовищного домысла Азимов делает оговорку: «Однако я этому не верю. Разумнее предположить, что рассказы действительно написаны для советского читателя, но они тщательно отобраны и потому не являются типичными. Чтобы проверить это, нужно только найти журналы советской фантастики и просмотреть весь материал без отбора».

Авторам этих строк по роду своей литературной работы приходится из года в год прочитывать все или почти все произведения советской научной фантастики, которые печатаются в журналах, альманахах, сборниках или выходят отдельными изданиями. И мы можем заверить господина Азимова, что тот высокий гуманизм, который он нашел в нескольких рассказах, «отобранных для американских читателей», является неотъемлемым и типичным признаком советской научной фантастики, как и всей советской художественной литературы в целом.

А этого гуманизма, взаимопонимания, веры в лучшее будущее всего человечества мы как раз и не обнаруживаем в подавляющем большинстве американских научно-фантастических произведений, хотя, и не собираемся мазать их одной краской. Ведь недаром сам Азимов вынужден признать, что современной американской научной фантастике вообще не свойственна идея социальных преобразований, так как, по его словам, «наши писатели-фантасты серьезно сомневаются в том, что какое-либо новое общество будет лучше… что какие-либо приемлемые преобразования автоматически приведут к утопии».

Мысли, высказанные Азимовым, могут служить лишь подтверждением того, что даже честные американские интеллигенты настолько оглушены официозной антикоммунистической пропагандой, что часто не в состоянии отличить черное от белого.

Между тем принципиальное отличие нашей научно-фантастической литературы от литературы буржуазного Запада имеет объяснение: советские писатели строят свои представления о развитии общества и наук о природе, опираясь на прочный теоретический фундамент. Только идеология научного коммунизма открыла путь от беспочвенных утопий к обоснованным социальным предвидениям, которые воплощаются в жизнь на наших глазах. «Построение коммунистического общества стало непосредственной практической задачей советского народа,- говорится в Программе КПСС.- Постепенное перерастание социализма в коммунизм — объективная закономерность; оно подготовлено всем предшествующим развитием советского социалистического общества».

Если Программа партии указывает конкретные перспективы строительства коммунизма на ближайшие два десятилетия, то писатели-фантасты заглядывают вперед на века. Но как бы воображение ни обгоняло действительность, советские фантасты всегда стараются соизмерять свои мечты о будущем с объективными законами общественного развития. Отсюда совершенно естественный для произведений советского научно-фантастического жанра жизнеутверждающий оптимизм, неистребимая вера в могущество разума, способного преобразовать и природу, и общество, и самого человека. Потому безграничный прогресс науки и техники при коммунизме представляется нашим писателям величайшим благом. И, как следствие этого, традиционная в научной фантастике тема — человек и машина — неизменно решается в пользу человека: машина, как бы она ни была «самостоятельна», всегда будет нашим другом и помощником, а не соперником и врагом, таящим угрозу для цивилизации!

Но ошибочно было бы полагать, что в научно-фантастических произведениях советских писателей коммунистическое будущее изображается в тонах сплошной идиллии: полное благополучие, самоуспокоенность, отсутствие всяких конфликтов. Напротив! Герои произведений, действие которых происходит в близком или далеком будущем, вечно в исканиях, они испытывают чувство неудовлетворенности достигнутым, дающее стимул к дальнейшему поступательному движению, полны жажды деятельности, задумывают и совершают грандиозные дела, идут на великие подвиги. И если им приходится жертвовать собой в извечной борьбе с природой, то даже гибель их звучит оптимистически.

Так качества нового человека раскрываются в разных аспектах, но на высшей морально-этической основе, отвечающей сознанию человека коммунистической эпохи.

Мы не ставим своей задачей дать обзор современной советской научно-фантастической литературы или подробно останавливаться на творчестве отдельных писателей. Хотелось бы только показать, как трактуется в нашей фантастической литературе тема будущего.

А. В. Луначарский еще в 1929 году говорил: «Величайшие утопические романы будут написаны в нашей стране, и очень скоро, можно дать голову на отсечение. Тем более, что мы будем бороться за осуществление этой утопии».

Первые попытки изображения будущего общества были сделаны в советской литературе в двадцатых-тридцатых годах (В. Итин «Страна Гонгури», Я. Окунев «Грядущий мир», Я. Ларри «Страна счастливых», А. Беляев «Звезда КЭЦ» и др.).

После XX съезда КПСС необычайно активизировались все роды литературы, в том числе научная фантастика. Появился, скажем, широко известный социально-фантастический роман И. Ефремова «Туманность Андромеды». На примере этого романа видно, что осуществленный социализм вносит качественные изменения в прежнее понятие «утопии». Прекраснодушные мечты утопистов, создававших в отрыве от общественной практики свои воображаемые «города Солнца», уступили место научно обоснованным социальным построениям. Открылась возможность заглянуть в близкие и далекие дали. Этой возможностью вслед за И. Ефремовым воспользовались и другие советские писатели, стремящиеся изобразить будущее общество и людей будущего. Среди них – Аркадий и Борис Стругацкие, опубликовавшие за последние три-четыре года несколько повестей, связанных общими героями, переходящими из книги в книгу («Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Возвращение (Полдень, XXII век)», «Стажеры»), Г. Мартынов («Каллисто» и «Гость из бездны»), И. Забелин («Пояс жизни») и др.

Идея непрерывного совершенствования человека и раскрытия всех его духовных и физических возможностей окрыляет воображение наших писателей. В научно-фантастической литературе утверждается образ нового человека, свободного от родимых пятен прошлого и могущего стать вдохновляющим примером для наших молодых современников. Если И. Ефремов в «Туманности Андромеды» вполне сознательно приподнимает своих героев над людьми нашего времени, то братья Стругацкие переносят на людей будущего черты наших лучших современников. Они исходят из той мысли, что через двести-триста лет большинство людей будут такими, какие сегодня кажутся исключительными.

Необычные для нас условия и обстоятельства, в которых действуют герои Стругацких, порождают новые этические нормы и правила поведения. Так, молодые стажеры на космических кораблях, посещающих все уголки солнечной системы, держат экзамен и на высокие человеческие качества... Этический пафос Стругацких находит яркое выражение в их новой повести «Попытка к бегству», где утверждается верная мысль, что нельзя совершить «прыжок» в коммунизм, минуя трудности настоящего. Право войти в коммунизм завоевывается делами сегодняшнего дня!

В романе «Каллисто», предназначенном для читателей школьного возраста, Г. Мартынов нарисовал широкую картину нового общественного устройства, перенеся действие на воображаемую планету, которая, по мысли автора, является прообразом завтрашнего дня Земли. Эта книга нашла отклик среди юных читателей, и нельзя преуменьшить ее воспитательное значение. И в романе «Гость из бездны», где наш современник Волгин, перенесенный волею автора в грядущие времена, становится свидетелем и участником великих свершений наших далеких потомков, и в своем последнем романе «Гианея» Г. Мартынов успешно разрабатывает все ту же неисчерпаемую тему.

Атмосфера светлого будущего присутствует и в произведениях, не связанных с традициями утопического романа. О чем бы ни писали советские фантасты, в их книгах проступают контуры нового общественного устройства и намечаются новые отношения между людьми.

Читая философско-фантастические повести Геннадия Гора «Докучливый собеседник», «Странник и время», «Кумби», посвященные перспективным проблемам биологии, психологии и кибернетики, мы сталкиваемся с тем же комплексом социальных вопросов, только решенных под иным углом зрения. И для Гора новый человек – носитель не только высокого интеллекта, но прежде всего – высокого нравственного сознания. Именно поэтому, сталкивая в самых невероятных ситуациях человека с наисовершеннейшей кибернетической машиной, Г. Гор развертывает целую систему доказательств в подтверждение своего исходного тезиса: никакая «думающая» машина не заменит человека, живущего богатой, разносторонней общественной жизнью. С памфлетной остротой решают «кибернетические конфликты» и новеллисты А. Днепров и И. Варшавский.

С социальными проблемами будущего неразрывно связана широко распространенная в научной фантастике тема «первых контактов». Мы уже говорили, что советские писатели решают ее только в гуманном плане. В романтической повести Г. Альтова и В. Журавлевой «Баллада о звездах» люди оказывают помощь разумным существам на одной из планет в системе Сириуса. Эта планета в силу законов тяготения должна изменить орбиту и надолго отойти от своих двух солнц. Превратить с помощью кремниевой цепной реакции единственный спутник этой планеты в маленькое непотухающее солнце — таков грандиозный план, задуманный людьми Земли в дни, когда «Флаг Объединенного Человечества» уже развевается на многих планетах, открытых отважными исследователями далеко за пределами солнечной системы.

Превосходство коммунистической идеологии над буржуазной придает советским писателям веру в разум, в беспредельную доброту и могущество Человека, который сумеет в конце концов построить счастливый и свободный мир на всей Земле. К этому сводится главная мысль нового фантастического романа А. Казанцева «Льды возвращаются». Советские ученые создают Б-субстанцию, останавливающую расщепление атомных ядер. Злонамеренная попытка кучки американских монополистов искусственно воздействовать на внутрисолнечные ядерные процессы с помощью той же Б-субстанции кончается крахом: агрессоры встречают решительный отпор не только со стороны социалистического лагеря, но и со стороны собственного народа. Солнце Жизни и Солнце Разума никому и никогда не удастся потушить!

Можно было бы привести немало примеров, говорящих о том, что все построения и гипотезы советских фантастов неотделимы от коммунистического гуманизма. И хотя новая книга И. Ефремова, «Лезвие бритвы», строго говоря, не относится к научно-фантастическому жанру, ни в каком другом произведении проблемы формирования духовных и физических качеств нового человека не ставятся столь широко и многогранно. Если «Туманность Андромеды» — роман о влиянии науки на развитие общества, то «Лезвие бритвы» — роман о влиянии науки на самого человека. Писатель своим произведением говорит: внутри каждого из нас таятся нераскрытые могучие силы, пробуждение и развитие которых в наших условиях ведет к подлинному духовному богатству и личности и коллектива.

В любой досоциалистической формации условия жизни не допускают сколько-нибудь серьезной постановки и тем более решения такой проблемы. И. Ефремов, используя новейшие достижения разных наук, доказывает, что задача развития всех потенциальных возможностей, заложенных в человеке, должна решаться уже в наши дни. Вместе с тем он показывает, что естественное стремление к добру и красоте, свойственное людям всех наций, всех стран — от Италии до Индии, где развертывается действие романа, — гаснет, погибает или обращается в свою противоположность при капиталистическом строе. Строя роман на огромном научно-познавательном материале, И. Ефремов включает в сферу своих интересов биологию и медицину, психологию, педагогику, этику, эстетику, критику религиозных и философских учений и т.д. «Лезвие бритвы» в целом противопоставляет идеологию коммунизма — капиталистической идеологии через сравнительный показ основ поведения человека в разных социальных условиях.

Несмотря на то, что приключенческий сюжет вступает в противоречие с очень сложным научным содержанием и разрыхляется всевозможными отступлениями, это произведение можно рассматривать как смелую и пока единственную в своем роде попытку создания научного романа нового типа.

Как логический вывод из всех рассуждений автора звучат слова его главного героя, советского ученого Гирина, доказывающего в споре с индийскими философами, что подлинное преобразование человека возможно только при коммунизме. «Почему?- наверное, спросите вы. — Я отвечу — потому, что никакая религия или другая идеология не обещает равной жизни на земле каждому человеку — сильному и слабому, гениальному и малоспособному, красивому и некрасивому. Равной со всеми в пользовании всеми благами и красотами жизни теперь же, не в мнимых будущих существованиях, не в загробном мире».

Мы попытались выделить некоторые принципиально общие черты, которые дают ключ к пониманию идейной направленности советской научно-фантастической литературы. Но было бы ошибочно пренебрегать высоким эстетическим критерием, определяющим достоинство любого художественного произведения. Делать скидки на «специфику жанра» — значит выводить научную фантастику на периферию большой советской литературы.

Во многих упомянутых произведениях авторам удалось правдоподобно и выразительно показать новую общественную среду, научно-технические достижения, детали быта, картины еще не существующих прекрасных городов, преобразование природы и даже воображаемые пейзажи на планетах других звездных систем. Но далеко не всегда убедителен образ нового человека. Дело в том, что наш современник, механически перенесенный в будущее, органически не сливается с этой новой средой. Или, наоборот, люди будущего настолько абстрагируются от условий нашего времени, что теряют свою «трехмерность».

Создать образ нового героя, человека будущего – задача чрезвычайно сложная. Поиски, которые ведутся в этом направлении, еще не привели к желаемому успеху.

                                                                                                    ***

Следует прямо сказать, что у нас, в Советском Союзе, все еще недооценивается роль научно-фантастической литературы в осмыслении будущего и еще меньше учитывается ее значение как действенного идеологического оружия. Об этом свидетельствует, в частности, невнимание к такому нужному жанру как фантастический памфлет, бичующий империалистов, колонизаторов, поджигателей войны. Видимо, только этим можно объяснить, что в активе нашей литературы есть лишь несколько подобных произведений. Это прежде всего великолепная киноповесть Л. Леонова «Бегство мистера Мак-Кинли». Напомним также романы Л. Лагина «Патент AB», «Атавия Проксима», романы С. Розвала «Лучи жизни» и «Невинные дела».

До сих пор, к сожалению, продолжает существовать ошибочное мнение, что научная фантастика – всего лишь разновидность приключенческой беллетристики для детей и юношества. Толстые литературные журналы, как правило, вообще пренебрегают этим жанром. Такие произведения почти не рецензируются. Исключение составляют недодуманные плохо написанные книги, которые дают благодарный материал для фельетонов. Дискуссии по научной фантастике, которые изредка возникают на страницах «Литературной газеты», ограничиваются второстепенными вопросами, не затрагивающими коренных проблем развития жанра. Достаточно вспомнить недавнее обсуждение романа А. Казанцева «Внуки Марса».

Между тем после XX съезда и особенно после запуска первого в мире искусственного спутника Земли начался приток молодых сил в научно-фантастическую литературу. В Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове и баку при журналах и издательствах созданы творческие объединения писателей-фантастов. Издательства «Молодая гвардия», «Детская литература», «Знание» не только выпускают книги фантастов, но и регулярно издают сборники и альманахи, которые в какой-то степени заменяют отсутствующий специальный журнал.

Исключительная популярность этого самого молодого в нашей литературе жанра подтверждается тем, что любая научно-фантастическая книга, каким бы высоким тиражом она ни была издана, не залеживается ни на прилавках книжных магазинов, ни на библиотечных полках. Поэтому особенно важно не только открыть широкую дорогу новым научно-фантастическим произведениям в печать, но и нацелить писателей на решение главной задачи: создавать такие научно-фантастические книги, которые служили бы средством возбуждения трудовой и творческой энергии, воспитывали бы дерзновение, мужество, пытливость ума, коммунистическую нравственность и другие качества нового человека, живущего в новом мире.

*Speak easy (англ.) – говори без стеснения. Так называются «забегаловки» и дешевые ночные кабаки в США.

** Это перепечатка сборника, выпущенного в Москве на английском языке Издательством литературы на иностранных языках.

Журнал «Коммунист», 1964, № 2, стр. 75-86.

P.S. Как сказано в библиографиях, статья Евгения БРАНДИСА и Владимира ДМИТРЕВСКОГО «Будущее, его провозвестники и лжепророки» была опубликована в октябрьском выпуске журнала «The Magazine of Fantasy and Science Fiction» за 1965 год. Однако это не так. В американском журнале был опубликован лишь небольшой отрывок из нее, который я представлю в обратном переводе с английского в ближайшую неделю в своей колонке без выхода в «Калейдоскоп фантастики».

технических наук А. П. Мицкевич комментирует рассказ писателя А. Днепрова, хотя Днепров и Мицкевич (как читатель может узнать из любезной справки в конце сборника) — одно и то же лицо, но это лицо в ипостаси ученого кажется издательству более заслуживающим доверия. А к «Черному столбу» дает комментарий посторонний фантастике человек, — настолько посторонний, что пресерьезно вещает: «Фантастика, конечно, не самоцель (?!). Ее задача — ориентировать читателя, подготовить его к изумительным открытиям науки, показать, сколько тайн и загадок стоит перед наукой». Иначе говоря, по мнению кандидата технических наук Т. Корнева, фантастика — это нечто вроде беллетризованной научно-популярной статьи.

Это особенно обидно потому, что у фантастики существует огромная, очень активная и высококвалифицированная аудитория. Если научная фантастика и ходит в падчерицах у «большой литературы», то это не просто падчерица, а именно Золушка, которую всячески обижают только в ее собственной семье и которая на деле оказывается избранницей.

Весной прошлого года московские писатели-фантасты поехали в Харьков по приглашению Общества любителей научной фантастики, Харьков — город заводов и институтов, а значит — город ученых. Общество любителей научной фантастики и возникло при Доме ученых. В его составе — академики, профессора, доценты. Но общество создано на широких демократических началах: в его заседаниях принимают самое активное участие инженеры, техники, преподаватели, врачи, рабочие, студенты, даже школьники старших классов. Зал общества зачастую не вмещает всех желающих. Приходят иной раз человек 500 и в тесноте, да не в обиде сидят (а то и стоят) до полуночи, спорят, рассуждают, мечтают. Выступающих всегда много, уговаривать не приходится. И регламент для всех одинаков — и академику, и школьнику дают пять минут (впрочем, иногда зал голосует — продлить!). Спорят яростно, аргументация остроумна и глубока.

Да и записки, которые писали гостям-москвичам Аркадию Стругацкому, Анатолию Днепрову, отличались от обычных вопросов писателям. Спрашивали: «Что вы думаете о проблеме бессмертия?», «Как вы относитесь к проблеме соотношения сознательного и подсознательного; имеет ли подсознательное право на изображение в научно-фантастической литературе?», «Считаете ли вы возможным создание кибернетической машины, обладающей человеческой психикой?», «Какой вы представляете любовь в будущем?», «Будут ли люди будущего счастливей людей настоящего?»

Писатели — участники встречи — были пока что счастливы в настоящем: это была их аудитория. Именно к этому громадному и все расширяющемуся кругу читателей и адресуется современная фантастика.

Современная фантастика приучает к тому, что мир беспределен и бесконечно разнообразен, к тому, что мир непрерывно меняется, что перемены эти неотвратимы, а последствия их не всегда еще удается предугадать. Все дальше в прошлое отодвигается «юношеская» популяризаторско-приключенческая фантастика. Передовые позиции уже заняла философская фантастика, которая стремится решать коренные проблемы эпохи, то проецируя их в будущее, то изменяя какие-то компоненты настоящего.

Пусть предположения фантаста окажутся вообще ошибочными, — искусство и здесь сыграет свою заветную роль: заставит мечтать, думать, искать, видеть красоту и сложность мира. «Причина, почему искусство может нас обогатить, заключается в его способности напоминать нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа», — говорил Нильс Бор.

Почему же, однако, фантастика все еще находится на положении бесправной Золушки в литературе? Конечно, известную роль тут сыграло и то обстоятельство, что в не столь давние годы фантастика была до такой степени задавлена, загнана на такой крохотный пятачок, со всех сторон стиснутый достопамятными требованиями «ближнего прицела», что не смогла удержаться в границах искусства, сползла на уровень популяризаторства, приправленного для большей удобоваримости приключениями. Но этот период миновал, и скомпрометированный в те годы жанр давно уже доказал свою художественную полноценность. И подлинная причина неравноправия фантастики коренится в другом — в том, что немалое число людей, от которых в той или иной степени зависит «благополучие» жанра, чуть ли не щеголяет своим первозданным невежеством в области науки и техники. И ведут себя эти люди согласно парадоксу Уайльда о бесполезности узнавания: «Джентльмен и так знает все, что ему нужно, а неджентльмену, что бы он ни узнал, не принесет пользы». Такие «джентльмены», ничтоже сумняшеся, публично высказывают свои дремучие взгляды, к примеру, на кибернетику, ничего в ней не смысля и свято веря, что смыслить тут и нечего: джентльмен заранее все знает.

Поэтому теория жанра остается неразработанной, критические статьи о фантастике, изредка (весьма редко!) появляющиеся в печати, носят в лучшем случае характер довольно поверхностного обзора, а обычно выглядят дилетантски беспомощными, порой и грубо заушательскими. Ничего удивительного — о фантастике обычно пишут совершенно случайные, ничего в ней не смыслящие люди.

То, что фантастика продолжает успешно развиваться в этих условиях, говорит о ее большой жизнеспособности. Но, разумеется, такое положение дел не может ей не вредить. Действительно, ведь все поиски фантастики, настойчивые, страстные, ведущиеся в весьма различных направлениях, одинаково игнорируются «серьезной» критикой. Никто не пытается осмыслить, что же хорошо и что плохо в современной фантастике, каковы основы и перспективы развития этого жанра. Вот появилось в прессе несколько рецензий на повести Геннадия Гора (может, потому, что Гор все же «чистый» писатель и критики считают, что он просто на досуге балуется фантастикой?). Гора снисходительно похваливают — мол, ничего, философствуй себе, можно, — а обнаруженные у него недостатки списывают на общий счет фантастики: что с нее возьмешь, такой уж это неполноценный жанр! И фантастика Гора рассматривается, конечно, «самовито», изолированно от всего, что делают другие фантасты. Между тем, если вдумчиво проанализировать проблематику и художественные приемы Г. Гора в сопоставлении, например, с творчеством Стругацких или Днепрова, то станет ясно, что мы имеем дело с принципиально различными направлениями современной фантастики (речь идет в данном случае не об уровне таланта и мастерства, а именно о направлении поисков, об исходных позициях).

Возьмем хотя бы те же сборники, изданные «Знанием». Ведь уже по повестям и рассказам, которые представлены там, ясно, как разнообразна по проблематике и стилевым приемам наша фантастика.

Острый моральный конфликт, лежащий в основе «Далекой Радуги» Стругацких, окрашивает атмосферу этой талантливой повести в суровые и яркие тона трагической романтики, но не делает ее однообразной по колориту: там есть и добродушный юмор, органически присущий творчеству Стругацких, и лирическая любовная сцена (почти уникальное для этих авторов явление), и очень напряженные, остродинамические сцены. Но главное в повести — философские и моральные проблемы, связанные с научным поиском, опасным экспериментом и его последствиями.

Совсем иначе построена вполне реалистическая по приемам «Новая сигнальная» Севера Гансовского. Необычайные события, происходившие с советским солдатом Николаем Званцовым во время войны, и вправду следует отнести не к невозможному, а только к неразгаданному. Странные сны Званцова даже на теперешнем, во многом еще исходном уровне изучения телепатических явлений не кажутся мистическими. Однако их загадочность, резкая необычность придают фантастический колорит задушевному и простому повествованию С. Гансовского.

«Черный столб» бакинцев Е. Войскунского и И. Лукодьянова более традиционен. Необыкновенное явление природы, угрожающее всей земле, и героическая борьба людей против него — проверенная, сотни раз испытанная схема прежней популяризаторски приключенческой фантастики. В умелых руках эта схема безотказно срабатывает, обеспечивая «приличный» средний уровень произведения и его, так сказать, «читабельность». Но она и сковывает писателя, не дает проявиться в полную силу его способностям. Правда, Е. Войскунский и И. Лукодьянов сумели в известной степени преодолеть это сковывающее влияние схемы, постаравшись переместить центр тяжести повествования с событий на людей, на разработку психологии героев.

Остроумная маленькая повесть Н. Разговорова «Четыре четырки» — это образчик фантастики юмористической, знакомой нашим читателям хотя бы по великолепным гротескам Станислава Лема. Но юмор Н. Разговорова гораздо более мягок и спокоен. В искрометных, ошеломляющих богатством фантазии «Звездных дневниках Ийона Тихого» так и слышатся раскаты смеха, то безудержно веселого, то горького и едкого: у Н. Разговорова вместо этого — тихая и добрая улыбка, пастельные тона.

Словом, современная советская фантастика представлена в двух этих сборниках хорошо и разнообразно. А вот с критикой дело обстоит иначе, и это не случайно.

Посмотрите на критические статьи, помещенные в сборниках «Знания»: ведь по ним трудно понять, кто же пишет хорошо и кто плохо, кто талантлив и смел, кто бездарен и подражателен. Можно сказать в качестве объяснения, что критики, проявляющие постоянный интерес к фантастике (такие все же есть, хоть их по пальцам перечтешь), в кои-то веки получив трибуну для выступления, стараются поддержать честь жанра, стоять «спиной к спине у грота». Но объяснение — не оправдание. Приводит это, по логике вещей, к тому, что, например, Е. Брандис и Вл. Дмитревский в статье «Век нынешний и век грядущий» о новаторской яркой повести братьев Стругацких говорят в том же благожелательно-безразличном тоне, что и о немыслимо разбухшем, сером и невыразительном романе Г. Мартынова «Гость из бездны», — мол, и у Стругацких, и у Мартынова есть недостатки, но есть и достоинства. А в общем «нельзя умолчать», как говорят авторы статьи, и об А. Днепрове (который, как бы строго о нем ни судить, демонстрирует в своем творчестве одно из принципиально важных и интересных направлений современной фантастики), и об Ал. Шалимове, который довольно грамотно компонует свои рассказы из готовых деталей: все, дескать, неплохи, все фантасты.

Нашей фантастике нужно не снисходительное и неразборчивое похваливанье, а серьезный анализ специфики и перспектив жанра, трезвый и бескомпромиссный разговор о достоинствах и недостатках. Проблемы жанра фактически не разработаны, а истина, как известно, рождается в спорах. Поэтому, веря в то, что издательство «Знание» продолжит начатое дело, альманах научной фантастики будет жить, хочется пожелать, чтобы отдел критики в этом альманахе строился в основном на смелой, свободной дискуссии, на столкновении различных точек зрения.

Инициатива издательства «Знание», конечно, заслуживает всяческой поддержки. Если ему удастся создать полноценное периодическое издание — трибуну советской фантастики, — это будет большое дело.

А сборники «Новая сигнальная» и «Черный столб» показывают, что все основания для успеха есть, — нужны только энергия и решимость издательства. Промахи, о которых шла речь, исправимы и, в сущности, естественны: ведь «Знание» взялось за новое для себя дело, и дело непростое вдобавок. Тем более следует поддержать издательство.

И если альманах будет выходить, может появиться и принц, который выведет Золушку-фантастику из несправедливого угнетения... Только кто сыграет роль принца? А вдруг да Союз писателей? Или это уж слишком сказочно даже для фантастики?

Ариадна ГРОМОВА

«Литературная газета» № 14 от 1 февраля 1964 года, с. 2-3.

пространство, когда у нас на Земле и без того хватает неотложных дел.

После всероссийского совещания по научно-фантастической и приключенческой литературе положение резко изменилось к лучшему. Писателям-фантастам сейчас гораздо легче публиковать свои произведения. На их пути возникает меньше ненужных помех. И книг стало издаваться гораздо больше, и отряд активно действующих писателей-фантастов пополнился новыми именами.

Всероссийское совещание сыграло свою положительную роль, хотя важнейшие творческие вопросы остались почти не затронутыми. Можно только приветствовать предложение Б. Ляпунова (см. «Литература и жизнь» от 5 февраля 1960 г.) об организации нового совещания специально по научной фантастике. Необходимость большого и серьезного разговора на профессиональном уровне давно уже назрела.

Фантастические книги мало стоят в поле внимания критики. Большая часть из них вообще не встречает в печати никакой оценки. Не всегда серьезно относятся к этому жанру и в издательствах, принимая к печати заведомо слабые книги. Достаточно упомянуть в этой связи совершенно нелепый по сюжету и беспомощный в научном отношении роман Леонида Оношко «На оранжевой планете», изданный недавно в Днепропетровске.

Некоторые критики считают научную фантастику переходным жанром между художественной прозой и научно-популярной литературой. Но можно ли сводить к столь утилитарным и узко практичным задачам целую отрасль художественной литературы? И в этом случае мы имеем дело с одним из наиболее укоренившихся предубеждений. Возникло оно, конечно, не случайно. Как часто еще приходится читать фантастические рассказы и повести, в которых люди выглядят лишь придатками к хитроумным машинам, а подлинными «героями» являются роботы, электронные агрегаты, саморазвивающиеся механизмы!

В дискуссионных статьях, опубликованных в газете «Литература и жизнь», выявились разные точки зрения на развитие и задачи научно-фантастической литературы, но, к сожалению, почти ничего не сказано о низком художественном уровне подавляющего большинства произведений. Недавно я прочел новую повесть Б. Фрадкина «Пленники пылающей бездны» и роман-трилогию Г. Мартынова «Звездоплаватели». Обе книги очень разные по содержанию и творческому темпераменту авторов, бедны и неряшливы по языку. Неумение воплотить мысль в образ – главная беда не только Б. Фрадкина и Г. Мартынова, но и других писателей, обладающих незаурядной выдумкой и запасом оригинальных фантастических сюжетов.

Б. Ляпунов справедливо сетует на теоретическую необоснованность жанра. Этим, вероятно, следует объяснить не совсем правильные, на мой взгляд, утверждения, имеющиеся в его статье. «В тематике литературы о будущем, — пишет он, — остается немало «белых пятен». Стереть их, расширить диапазон творческих исканий фантастов – важная и неотложная задача». Но разве расширение тематики равнозначно расширению творческого диапазона? Можно как угодно расширить круг научно-фантастических тем, охватив ими воображаемые перспективы всех отраслей науки и техники, но творческий диапазон фантастики от этого не расширится. Механические куклы вместо живых людей могут фигурировать (и так часто бывает) даже в произведении, опирающемся на самоновейшую научную гипотезу. Выбор темы, конечно, имеет большое значение, но это еще далеко не все!

И здесь мы подошли к самому существенному. Пожалуй, ни одной отрасли литературы не принесла столько вреда стандартизация героев, стиля, сюжетных положений и тем. Стоит только прочесть подряд несколько романов о межпланетных полетах, чтобы убедиться в том, что это утверждение не голословно.

Развитию фантастики мешает, на наш взгляд, еще одно предубеждение, укоренившейся среди самих писателей: некоторая робость мысли, приверженность к устоявшимся традициям. Наука и техника будущего часто изображаются как самоцель – в отрыве от человека, в отраве от социальных преобразований, которые только и делают возможным претворение в жизнь дерзновенной мечты о преобразовании природы и коренном улучшении условий человеческого существования.

Новаторский опыт И. Ефремова и писателей, идущих по его пути (вспомнить хотя бы роман Г. Мартынова «Каллистяне», являющийся продолжением менее удачного романа «Каллисто»), вселяет убежденность, что предметом научной фантастики в наше время должны быть не только близкие и отдаленные перспективы научного творчества, но и переустройство жизни общества на новых коммунистических началах.

Тем и покоряет нас «Туманность Андромеды», что, несмотря на известные художественные просчеты, недостатки, о которых много уже говорилось, она проникнута высоким гуманизмом, стремлением осмыслить исторический путь человечества к ослепительным высотам мысли и знания. Разумеется, изображение коммунистического общества и человека будущего не исключает многообразия других тем, но эта тема – самая перспективная, самая волнующая и самая нужная.

Только что вышел в русском переводе и талантливый роман Станислава Лема «Магелланово облако». Читатели увидят в нем много общего с «Туманностью Андромеды», хотя пишет Лем иначе, чем Ефремов, и ставит перед собой иные творческие задачи. У польского и русского писателей мысль развивается примерно в одном направлении, и это, конечно, вполне естественно. Наши представления о коммунизме покоятся на строгих научных основаниях.

Сейчас настало время показать коммунистическое будущее во всем его величии. На этом пути много непознанного, неразведанного. Марксистская наука указывает общие закономерности развития. Задача фантастов – домыслить детали, наметить подробности, показать взаимоотношения людей. Здесь остается небывалый простор для догадки , домысла, творческих исканий...

И последнее. Отход от стандартных тем, сюжетов и образов обнаруживается прежде всего в лучших произведениях молодых писателей, только недавно заявивших о себе в фантастической литературе. Заслуживают внимание рассказы и повести Г. Альтова, В. Журавлевой, А. И Б. Стругацких, В. Савченко, А. Днепрова и других авторов. Интересные вещи создают и писатели старшего поколения.

Советская научная фантастика находится сейчас на переломе. Но так или иначе, с большой литературой она сможет соревноваться только тогда, когда сами писатели начнут предъявлять к себе более строгие требования, а в редакциях и издательствах перестанут делать скидку на «специфику жанра».

Е. Брандис

«Литература и жизнь» № 93 от 7 августа 1960 года, стр. 3.